Город славного Урала
Будто вылит из металла,
Будто кован кузнецом
Город славного Урала –
Со своим чуток усталым
И особенным лицом.
На посту забот и боя
В отгремевшие года
Мы сроднились с ним судьбою,
И над нами голубое
Небо мира и труда.
Наш Урал кует и косит,
Печи день и ночь горят,
И огромен сил заряд, -
Никогда не шел в обозе
Гордый город Танкоград!
Баллада об уральском танке
Носились истребители за тучей.
Кипела Волга. Мертвый плыл паром…
Горбатый, ощетиненный, гремучий
Немецкий танк поднялся над Бугром.
Он пол-Европы траками пометил,
Броней сметал он все перед собой.
И вот стоит у Волги на рассвете
От вмятин и пробоин весь рябой.
Еще мгновенье – и на этом танке
Опустят люк. Рванется танк, дрожа.
Начнут полосовать его болванки
Сосновое покрытье блиндажа.
Еще мгновенье…
Но в раскатах грома,
Стоявшая в укрытье до сих пор,
Рванулась из-за рухнувшего дома
Уральская машина на бугор.
Снаряд провыл. И край у башни выгрыз.
Но шел наш танк по прежнему пути.
И понял враг: не уклониться «тигру»
От лобовой атаки не уйти.
Они сцепились, траками сверкая,
Сшибая бронированные лбы.
И разошлись. И. круг опять смыкая,
Сошлись. И оба встали на дыбы.
…Мы шли вперед знакомыми местами,
Оставив на высоком берегу
Машину с опаленными крестами,
С оборванными траками в снегу.
А рядом с нами, медленно и грозно,
Весь в ранах и рубцах, без тягача,
Шел танк уральский по земле морозной,
Магнитогорской сталью грохоча.
В пути спросил один солдат другого:
- Ты, кажется, с Урала, побратим?
И руку он потряс ему без слова.
И все без слов понятно было им.
Сталинград – Котельниково, 1942
За трудовую доблесть, 1971, 23 окт.
Мы шли назад,
бледны от гнева.
Штыки в крови.
Нагрет металл.
И пепел хлеба, пепел хлеба
В глазах угрюмых оседал.
Мы шли назад. А к нам из тыла
Спешили в черный этот час
Урала яростная сила,
Твоя уверенность, Кузбасс.
Гремят гранаты бесноваты,
И душу тяжелит вина –
Мы пятимся…
Но даль расплаты
Полуослепшим нам – видна.
Псков, 1941, 8 июля.
ДА БУДЕТ ВАШЕ ИМЯ СВЯТО
Орудие черно от сажи,
Почти лежит оно в снегу.
Но покореженное даже
Еще стреляет по врагу.
Его расчет стоит на месте,
Еще в лотках снаряды есть.
А дым разрывов – в перекрестье,
А танков на поле не счесть.
Свою уральцы ставят мету –
Сгорает прусское литье,
Нет, вашим танкам хода нету,
Умерьте рвение свое!
Покрыты потом руки, лица,
Ревут разрывы, душит дым.
Ты не достанешься, станица,
Заклятым недругам твоим!
Гвардейской доблести и чести
Не тронут траки и броня,
И танк, попавший в перекрестье,
Уже не выйдет из огня.
Упал один боец расчета,
Упал второй – и он не бог.
И обтекает нас пехота
Под волчьи вопли «Хенде хох!».
Уже сержант навылет ранен.
Ему кричат живые: «Ляг!».
Но он стоит и умирает…
Твое предсмертное старанье
Навек запомню я, земляк…
Да будет ваше имя свято,
Как вечный памятник трудам
От крови красного солдата,
Не уступившего врагам!
1978
МОГИЛА ТАНКИСТОВ
На берегу морском, в тумане,
Не на земле своих отцов,
Пилотки сняв, однополчане
Похоронили трех бойцов.
Чтоб им не тосковать в могиле.
Вдали от милых мест родных,
На холм машину водрузили,
В которой смерть застигла их.
Волна метаться не устала,
И лбами бури бьют в гранит,
Но танк уральского закала,
Как часовой, их сон хранит.
…Мы помним берег дальний, синий,
Гуденье гневного огня.
Спокойно спите на чужбине:
Над вами – Родины броня!
Берег Балтийского моря, 1945
ЕЩЕ В ХОДУ ШТАБНЫЕ КАРТЫ
Еще в ходу штабные карты,
Еще в упор стреляет враг,
Еще трещит, дымя, Тиргартен,
И огрызается рейхстаг.
Еще багровыми хвостами
Метут «катюши» вдоль реки,
И зависают над мостами,
Бомбя в упор, штурмовики.
Еще врага мы сталью кроем,
Но видим ясно в этот час –
Урал весеннею порою,
Где матери заждались нас.
Не взрывы видим, а могучий
Отсвет литейного двора,
И те заводы, где на случай
Куют оружье мастера.
Берлин, 1945
Рабочему классу Урала
Мы с детских лет твою носили робу,
Твои заботы чтили и права,
Твои крутые, как металл на пробу,
До капельки весомые слова.
Ты верил нам, как верят людям взрослым,
Работу дав — начало всех начал,
Ты нас, мальчишек, обучал ремеслам
И мудрости житейской обучал.
И мы росли и обретали силу,
Отчизне присягая и труду,
И доменным огнем нас прокалило,
Как прокаляет флюсы и руду.
Возненавидев скуку и безделье,
Мы шли с тобой все тверже и смелей,
И в горький час, и за столом веселья,
Живя по правде, по одной по ней.
Пусть не металл теперь точу я — слово,
Пускай мартены лица нам не жгут,
Но честный стих бетонщика Ручьева
Есть тот же подвиг и нелегкий труд.
Бывает, право: свой удел поносим
И, зря испортив множество чернил,
Себе твердим, что это дело бросим
И что предел терпенью наступил.
Но слышим голос басовитый, ясный:
– Эге ж, ребята, неважны дела,
Выходит, что учил я вас напрасно
Упорству огневого ремесла…
И больше – ни попрека, ни укора.
И вновь для строчки – страдная пора,
И безразличны вопли щелкоперов,
Шипенье гастролеров от пера.
И в добром слове обретая веру,
Ты снова – сын в кругу своей семьи,
И точишь сталь по вашему примеру,
Уральские товарищи мои.
Я ваш не потому, что я когда-то
У вас учился тайнам ремесла,
И не по праву сына или брата –
По крепости душевного родства.
Нет, не пропиской – твердостью закала
Гордился по закону на войне,
Когда рвались дивизии Урала
Через огонь и выжили в огне!
Вот почему мне дороги до гроба,
Вот почему – и долг мой, и права –
Твои крутые, как металл на пробу,
Весомые до капельки слова.
1959
