Михаил Львов прошел с 10-м гвардейским Уральским добровольческим танковым корпусом, который был создан по инициативе трудящихся Урала и в который он был зачислен рядовым, по дорогам, лесам и полям Украины, Польши, Германии и Чехословакии. Поэт участвовал в танковых боях под Фридриховкой и Романовкой, ходил вместе с корпусом в прорывы, где велись бои в «оперативной глубине». Уральцы называли его поэтом танкистов, а его стихи – «танковыми стихами». Его стихи об Урале и уральцах, уральских танкистах.
Урал
Я был на стройках Южного Урала.
Я видел, как выстраивался в ряд,
Сверкая полированным металлом,
За новым агрегатом агрегат.
Как будто артиллерия морская,
И выдох пушек, вспышками огня
Великий труд победы освещая,
Как легкий дым, окутывал меня.
В жару июля и в мороз крещенский,
В волнах пшеницы, в угольной пыли
Мой путь лежал от Энска и до Энска,
По городам промышленной земли.
Я видел, как победа вырастала.
Свидетельствую: пролетят года –
Спасительное мужество Урала
Отчизна не забудет никогда.
Урал, Урал! Заводы… Шахты… Горы…
Страной железа видишься ты мне,
Твои сыны – литейщики, шахтеры,
Себя как дома чувствуют в огне.
С рождения металлом окруженный,
Уралец – прирожденный металлист
А значит, он и воин прирожденный,
И слесарь от рожденья, и танкист.
В пороховой окутываясь запах,
Идет на запад наших танков вал,
И сам Урал подвинулся на запад,
Продвинул пушки к Пруссии Урал.
Пройдут года – над веком небывалым,
Потомки совершат свой поздний суд.
Железо назовут они Уралом,
Победу назовут они Уралом,
И мужество Уралом назовут!
1942
Девятое мая
Стираются даты. Стареют солдаты.
О, молодость наша, помедли, куда ты?
Победные трубы вложи в наши губы,
Пусть гордо и грозно трубят эти трубы,
Пусть снова становится наша отвага
У красного стяга на купол рейхстага.
О, люди России! Танкисты Урала,
Чья ярая ярость врагов покарала,
Проснитесь, проснитесь, – как были, такими, -
И те, кто в могиле, и те, кто в Тагиле,
У скал Таганая, у волн Громотухи,
Придите, придите, как боги, как духи:
Я должен сегодня увидеться с вами,
Обняться в любви, обменяться словами,
За ваше здоровье как следует выпить!
На мраморе ваши фамилии выбить!
Я знаю, что многим не додано должное,
И ваше бессмертье должно быть продолжено!..
Содвинемся в клятве и скажем по праву:
– Никто не отнимет у нас эту славу!
День нашей победы – ты – гордость! Ты – ярость!
Ты – молодость наша! Ты – сердцу как парус!
Когда-нибудь грохнусь, цветы обнимая,
Умру – не забуду Девятое мая!
И, даже в могиле бока проминая,
Я буду причастен к Девятому мая!
… Я видел, как победа вырастала,
Свидетельствую: пролетят года-
Спасительное мужество Урала
Отчизна не забудет никогда.
В госпитале
Памяти Всеволода Аксёнова
На миг в недавнее заглянем:
…Челябинск.
Госпиталь.
Концерт.
Как будто слушает с вниманьем
В халатах зал и с пониманьем, -
Аплодисментов нет в конце…
Ты этим смутно был встревожен,
Но раненый поднялся вдруг:
- Простите, хлопать
мы не можем:
У нас
нет
рук.
Мгновенье это походило
На замешательство в строю:
Искусство слов не находило
И молча, медленно склонило
Пред жизнью голову свою.
На уральском металлургическом
Еще следы строительства повсюду –
Металл, песок не убраны с земли,
А цех стоит,
как флагманское судно,
В стекле и стали, в боевой пыли.
…Приходит молот
в плавное движенье,
И падает удар его тогда,
Как первый выстрел
первого сраженья.
И воздух закачался, как вода.
И мастер улыбается недаром
У молота, что дышит тяжело:
Он слышит, как от этого удара
В Германии посыпалось стекло.
Танки войны (Танки Отечественной)
Дважды Герою Советского Союза бывшему командиру Челябинской танковой бригады М.Г. Фомичеву
О, вы все дальше и
дальше,
Танки войны!
Самые храбрые даже
Не спасены.
Вы – как ушедшие боги,
Танки побед.
Стелются степью
дороги,
Словно ваш след.
Одушевленнейшей
стали
Гром и раскат
Бронзой истории стали,
Классикой дат.
Только ваш образ
клубится
Ночью, во мгле -
Это мне не отоснится
Это – во мне.
Смотрят на землю ракеты
Чуть свысока…
Что они?
Щит для планеты?
Ствол у виска?
Выстрелить – труд
невеликий…
Знать бы должны…
Вы им рычать не велите!
Вы им молчать повелите,
Танки войны!
1966
Песня ветерана ЧТЗ
Урал – суровый,
а на сердце - нежность…
Опять меня,
как в юности,
зовет –
Из теплых снов –
в предутреннюю свежесть –
Родной Челябинск,
тракторный завод.
Сюда пришла
когда-то наша юность,
Чтоб жизнь свою,
как парус,
развернуть.
А в тридцать третьем,
в голубом июне,
Мы первый трактор снарядили
в путь,
Припев:
Хлеб твой и твой металл
Помним благодарно.
Сколько счастья
ты мне дал,
Славный родной Урал.
Когда пришла военная
година,
Он танком стал
и, полный ярых сил,
Дошел он
в сорок пятом
до Берлина
И День Победы
миру возвестил.
Цветет земля.
Текут родные реки.
И жизнь полна
и счастья, и забот.
И мы с тобой
прославлены навеки
Родной Челябинск,
тракторный завод.
Припев:
О юности далекой
затоскую…
Теперь другие юные
спешат
На утреннюю смену
заводскую,
Как мы спешили
много лет назад…
Урал суровый,
а на сердце – нежность…
Опять меня,
как в юности,
зовет
Из теплых снов –
в предутреннюю свежесть –
Мой милый город,
мой родной завод
1983 (музыка А. Пахмутовой)
«Песня ветерана ЧТЗ» дана в том варианте, в каком она была записана фирмой «Мелодия» в исполнении Иосифа Кобзона.
В Челябинске,
в сорок четвертом,
Я танк необычный видал:
По плитам, колесами стертым,
Катился военный металл.
Без пушки уже и без башни,
Не страшный уже никому.
Ни дети, ни бабы, ни барышни
Вослед не смотрели ему.
Не прежний уже,
не всесильный,
Без бурь под бронею и гроз,-
Капусту по улице пыльной
Он лихо и весело вез.
Не кони для райпищеторга, –
О боги военных дорог,
В то время о вас без восторга
Я даже и думать не мог!
И в прямолинейном сознанье
Бойца, и певца, и юнца
Никак не слагалось сознанье
Законным, нормальным признанье
Такого - для танков - конца.
Привыкшему к строгим порядкам
И к правилам жестким в пути
Казалось сие непорядком,
Идейным проступком почти…
Нас время калечит и лечит,
Я вспомнил с капустою танк.
Сегодня смотрел бы я легче,
Сегодня судил бы не так.
Давно уже –
в здравье и силе –
Согласие дал я на то,
Чтоб боги
капусту возили,
Но в битвах
не падал никто.
1962
У входа в Скалат
А.Б. Лозовскому*
Полковник, помните Скалат,
Где «тигр» с обугленною кожей
И танк уральский, в пепле тоже,
Лоб в лоб уткнулись и стоят?
Полковник, помните, по трактам
Тогда и нас водил сквозь смерть
Такой же танковый характер -
Или прорваться, иль сгореть.
1944
*А. Б. Лозовский, начальник штаба 10-го гвардейского Уральско-Львовского Краснознаменного орденов Суворова и Кутузова добровольческого танкового корпуса
ДОРОГА
1
...Над нами проплывает, как акула,
За вымытыми стеклами зари
Воздушный возчик с двухмоторным гулом.
Везет бензин. Патроны. Сухари.
Так низко «кукурузники» стрекочут,
Что задевают даже провода,
И, как наседки, хлопают, хлопочут
Над самой головою иногда.
Как рыбами аквариум играет,
Так небо самолетами полно.
На парашютах бочки повисают,
И землю достают они, как дно.
Мы смотрим вверх. Ракетою условной
Прорезав голубую глубину,
На дно войны заброшенные словно,
На танках продвигаемся по дну.
На дне, конечно, нелегко бывает...
По гусеницам катятся катки,
А гусеницы на гору вползают.
Потом съезжают. Юзом. Вдоль реки,
Ревя на поворотах и подъемах,
Идет наш танк. Пока вдали враги,
Мы ночью спим на танке, как на громе,
На жалюзи мы сушим сапоги.
Согревшись, засыпаешь на мгновенье,
И вновь со дна, куда его ты вверг,
Не досмотрев рисунки сновиденья,
Сознание карабкается вверх —
И хочется уснуть наполовину,
Лишь половину мозга затемнив,
Невыключенным светом полусиним
Другую половину осветив,
Чтоб сонного бомбежка не застала.
(Так можно, не проснувшись, умереть.
И значит, надо встать, забыв усталость,
Чтоб собственную смерть не просмотреть.
И мы правы, конечно. И поверьте,
Обидно будет умереть во сне.
И я хочу присутствовать при смерти.
Тогда еще поборемся мы с ней
И, может быть, поборем — мы упрямы.
И будем жить, чтобы врага добить.)
И вдруг сквозь сон ты слышишь: воет «рама»,
Выходит «юнкере» сны твои бомбить.
И сны бегут. В убежище. Теснятся.
Проснулся, смотришь — бомбы не видны.
Так даже сны военные нам снятся —
Воздушные и танковые сны.
(Привстав с постели, легкою пастелью
Художник зарисовывает сны;
Мы встали с наших танковых постелей,
Но роскоши подобной лишены.)
2
Все тот же путь. Коль с танка прыгнешь с ходу
Уйдешь по горло в грязь, во весь свой рост.
Буксируют два танка самоходку —
Она собою продавила мост.
Огромная, с нацеленною пушкой,
Как зданье с набок съехавшей трубой,
Привязанную «эмку», как игрушку,
Тридцатьчетверка тащит за собой;
А «эмка» рвется в сторону с разбега.
И снова ей одернули разбег.
Она как холмик около Казбека,
Который хочет вырасти с Казбек.
Вот кое-как из выбоины вылез
Захаренко на «доджике» своем,
За ним Лозовский выволок свой «виллис»,
И генерал. И едут так втроем.
За ними следом движется колонна:
Машины, танки, пушки — корпус весь.
И если можно мерить путь на тонны,
То сколько тонн он выворотил — взвесь!
3
...Романовка. 16 марта.
В землянке Фомичева тусклый свет,
И пятна света падают на карту,
Где карандаш вычерчивает след.
В лесу скопленье вражеской пехоты.
Патронами потрескивает лес.
А в три часа проснулись минометы,
От шестиствольных блеск летит и треск.
Шли молнии отвесно и продольно,
То ты во тьме, то снова озарен,
И ночь сама нам кажется стоствольной,
Заряженною с тысячи сторон.
Погаснет свет на несколько мгновений –
Как будто бы внезапно ты ослеп,
То вспышка вновь — и возвратилось зренье,
То снова в тьму ты выброшен, как в склеп.
Как будто свет играет в прятки с ночью,
То мгла падет, всю землю погребя,
То снова молний вспыхивает росчерк,
Как будто ночь взглянула на себя.
На землю тяжко бухаются мины,
А их земля отбрасывает вверх,
Кругом кипит стальная мешанина,
И гром, и вой, и тьма, и молний сверк.
...Из батальонной выбравшись землянки,
Осыпанные вспышек серебром,
Спешат танкисты к неподвижным танкам:
Захлопнешь люк – и снова темь кругом;
И в танке та же полночь фронтовая —
Из ночи в ночь ты словно пересел.
Замкнула на мгновенье шунтовая –
Мотор проснулся. Разом. Зашумел.
Твоя рука толкнула передачу –
И гусеницы вздрогнули. Пошли.
Уходит танк. Желай ему удачи.
Чуть виден танк, как синий холм, вдали.
...Пять танков шлет полковник за деревню
На случай боя для захода в тыл,
И в плотной тьме кубической и древней
Они гремят, и вновь их след простыл.
А вскоре танки остальные сам он
На боевой выстраивал черте.
Без лун, без фар, с закрытыми глазами
Передвигались громы в темноте.
Незримые, по фронтовой дороге,
Бродили бронированные боги.
К рассвету немцы перешли в атаку,
Сжимая с флангов вогнутой дугой.
Десант на месте, и приказ: «По танкам!»
И сам полковник их повел на бой.
Везя в огонь уральскую пехоту,
Шли танки на сближение, открыв
Стрельбу по цепи движущейся, с ходу
Прорвав ее и ринувшись в прорыв,
Башнер сидит, как в колоколе. Дымно.
Снаряды бьют и рвутся на броне,
И вмятины на танке ощутимы,
Как вмятины на сердце, в глубине.
Ударила пятерка из засады –
И немцы бьются в танковых тисках,
А те тиски сжимаются как надо
В огромных чьих-то опытных руках.
Все поле боя – в криках и в погоне,
В помятых касках, в поднятых руках.
В немецких документах и погонах,
И в брошенных медалях и крестах.
Я был в квадрате мужества со всеми.
Я видел поле – в мертвых и в живых,
Средь мертвых схоронившихся на время.
В квадрате смерти и волос седых.
...Был в этой битве полностью разгромлен
Немецкий полк сто шестьдесят восьмой.
А через час в отбитом теплом доме
Танкист писал на родину письмо.
Не мог забыть он бой ни на минутку,
Рассказывали. Радовались. Бой
«Мамаевым побоищем» не в шутку
Договорились звать между собой.
4
Мы двигались, как лента грозовая,
В тылу врага. Сказал Лозовский мне,
Что это по-штабному называют –
«Бои в оперативной глубине».
В ту глубину не доходили письма
Затем, что было слишком глубоко,
И ты однажды улыбнулся мысли,
Что это объясняется легко –
Что разбомбили почту полевую, –
Домой об этом надо написать,
И, значит, разбомбили поцелуи –
Пусть присылают новые опять.
Таков уралец. В горе и печали
Всегда найдет какой-то поворот
И запоет – и легче, чем вначале,
И боль его не так уже берет.
Он проезжает села. Вдоль заборов
Стоят девчата. Кофты. Сарафан.
Он крикнет вдруг с мальчишеским задором:
– А ну, меняем девушку на танк! –
Он едет в бой, и в самой гуще боя
И на почти последнем рубеже
Он всюду – он, не покривив душою,
Без ужаса и страха на душе.
Ведь если он умрет (возможный случай) –
То нету смысла страхом отравлять
Свои часы последние, не лучше ль
Перед концом позлей повоевать?
А если не погибнет (может статься,
И это вероятнее всего),
Тогда, выходит, нечего бояться,
В пределах жизни все ведь ничего...
Страх в том и в этом случае не нужен –
Так думает он в шутку и всерьез,
Он с детства видел, как куют оружье,
И это в свой характер перенес.
...Руду из недр глубоких добывают,
Расплавят, станут молотом топтать,
Не все удары точные бывают –
Металлу не положено роптать,
И наш характер кован, как оружье.
А превосходство в духе над врагом,
Как превосходство в воздухе, нам нужно,
Как превосходство стали над стеклом.
Уральцу отступленье незнакомо,
И, как в ладони вложенный металл,
Характер свой он чувствует. Весомо.
Физически его он ощущал.
Он знает – на каком-то страшном, новом
Пределе, неизвестно на каком, –
Бессильно слово. Слово только слово,
И надо заменить его штыком.
...Заводы нас с рожденья окружают,
Кругом ведут монтажники монтаж,
Как будто бы железом вышивают
Суровый Златоустовский пейзаж.
А первый снег над родиной моею
Из облака, как хлопок, выпадал,
Но по пути, от копоти чернея,
До наших окон сажей долетал.
Еще никем не сказано об этом,
Как города в оправе медных гор,
Оцепленные соснами и светом,
Со школьных дней нам вкованы во взор.
Заброшенный, закинутый, забытый
За давностью и славы, и событий,
Мерцал среди литья, доспехов, лат
В музее Златоустовский булат.
Но от давленья времени не слабли
Морской палаш с насечкой золотой,
С насечкою серебряною сабли,
Кинжал узорный с ручкою витой.
Столетье их на прочность испытало –
Хоть вновь неси их в кипень боевой.
Ты вырос в уважении к металлу,
И к верности, и крепости его.
5
Бои.
...Скалат. Копычинцы и Скала,
Змеится Збруч. Оринино. Дозжок,
Где смерть нас сразу группами искала,
В любое время, в ливень и в снежок.
У переправы очередь, заторы.
Вот город-крепость. Весь седой, как снег.
Бойницы как глазницы, из которых
Глядит на нас какой-то давний век.
6
Дорога, с боем пройденная нами,
Навек во мне, как память, задержись,
Где мы прошли, где водрузили знамя, –
Ожигов, Фридриховка, Волочиск,
Романовка, Гусятин и Гжамалув,
Где до сих пор наш пепел не остыл,
Где вражьи части сбоку нажимали,
А мы зашли врагу в глубокий тыл,
Припомним путь уральцев-добровольцев,
Как мы освобождали города,
Как мы смыкали танковые кольца
На горле «тигров», сбившихся в стада,
Как пленные стояли на коленях –
Рука дрожит. Блестит в глазах вода...
Запомни это, наше поколенье.
Не поменяйся местом никогда.
7
...Мы шли к границе. Этот полдень дорог.
Танк стал у края Родины почти.
Последний выступ Родины. Пригорок.
Прощальным взглядом ты его почти.
Мы переходим эту грань по праву.
По праву правды, понятой стократ.
По праву мести. Праву нашей славы.
По праву счета болей и утрат.
Пусть этот полдень в памяти хранится,
В ту сторону границу перейдем
По праву мертвых, павших у границы,
По праву ограждающих свой дом.
Но, двигаясь по западу с боями,
Мы продолжаем двигаться и тут
В большом магнитном поле обаянья
Родной страны, где нас с победой ждут.
8
...И наш пейзаж был танками наполнен,
И воздух был до звона накален,
И сквозь пространства медленные волны
Опять ко мне приходит этот звон.
Далекий звон, пронзительный и длинный,
Как свист миноискателя в ушах,
Когда он обнаруживает мину,
На полдвиженья сковывая шаг.
И этот путь, и фронтовые дали
Мне снятся вновь: я снова проезжал
По городам, которые мы брали,
Знакомые дороги узнавал –
Как будто ничего не изменилось.
Все было так, как было в первый раз,
Как будто все, что боем тут дымилось,
Не уходило никогда из глаз,
И Ерошенко мне живым приснился,
И все вернулись на свои места,
И каждый был, и каждый с немцем бился,
Не покидал ни боя, ни поста,
Как будто там, куда мы шли сквозь пули,
Куда был путь в сраженьях проторен,
Уснув, мы памятниками проснулись –
И каждый был в бессмертье повторен.
* * *
Был холод декабрьский, и я возле танка
На польском асфальте плясал «Сербиянку»,
Чтоб только согреться на звонком ветру,
Пронзительном, злом, и, увидев славянку,
Бойцу подносившую в рюмке сливянку,
Тебя вспоминал на далеком юру.
И думал с тоскою: «Теперь хорошо бы,
Как после работы и после учебы,
К тебе возвратиться домой на Каштак».
И мой экипаж согласился: еще бы!
Давно бы зазноба спасла от озноба,
И рюмку она поднесла бы не так.
И мой экипаж согласился. Конечно,
И танки не вечны, и войны не вечны,
И мы возвратимся когда-то домой,
Родных и друзей расцелуем, обнимем,
И сядем за стол, и чокнемся с ними,
Но путь наш домой
Лежит через бой.
Со мной ничего не посмеет случиться,
Я должен любить еще, жить и учиться,
Об этом я знал и за крайней чертой,
Когда ничего уже не оставалось:
Ни сил, ни патронов, лишь только усталость.
Когда я держался на хватке одной.
Я с детства учился так в жизни держаться,
Так впутаться в жизнь, так с нею связаться.
Так крепко ее привязать у седла,
Чтоб жизнь от меня не могла отвязаться,
Чтоб жизнь от меня не могла отказаться,
Чтоб жизнь без меня обойтись не могла.
Да, верю я в жизнь, и не ставь мне в вину ты
Ни это пристрастье, ни эти минуты.
Мальчишкою тоже меня не зови.
Ведь молодость хочет быть абсолютной –
И жизнь принимать от салюта к салюту.
И хочется верить тебе и любви.
Опять протяни мне далекие руки
Сквозь версты разлуки, сквозь горькие муки,
Подругою верной, порукою будь.
Затянута жизнь пулеметною лентой,
Как зимы снегами, как ливнями лето.
Благослови.
Мы выходим в путь.
Далеко-далеко от скал Таганая,
Военную славу свою обгоняя,
Уралец-танкист на битву спешит,
Покинув землянку, выходит он к танку,
А вьюга рисует на окнах землянки
Булатный рисунок его души.
Над нами полощет военное знамя,
Опять пулеметными очередями
В бою измеряется жизни длина.
И утро в сиянии артиллерийском
Встает над Малькове, над Велька-Лазиском,
Над Польшею. Доброе утро, война.
ЧЕЛЯБИНСКИЕ КОМСОМОЛЬЦЫ
Челябинские
комсомольцы!
Мне это
дорого звучит!
...Идут
танкисты-добровольцы,
Урала
молодость и щит!
И, время
в прошлое листая,
Я окажусь
в Магнитке вновь,
И «Комсомольская
Шестая»
Возникнет
домна молодая,
Как наша песня и любовь.
Там,
в окруженье молодежи,
Как вдохновенный
наш прораб,
Шумит Колесников Сережа *, –
Проходит
комсомольский штаб.
Как был тогда нам
мир огромен –
Для молодых
и боевых –
От комсомольских
юных домен
До древних
пражских мостовых!
Мы были
иначе одеты –
В одежду строгую бойца.
У вас –
такие же билеты!
У вас –
такие же сердца!
Какие
в вас
звенят рассветы?
Какие плещут вечера?
Да не забудется
и это –
Какими были мы вчера!
Какая ты
теперь,
сегодня,
Челябинская молодежь?
Чем полон
вечер твой субботний?
Какие песни
ты поешь?
У нас –
одни библиотеки.
Великой жажды
не тая,
Не как лекарство
из аптеки,
А чтоб хватило бы навеки,
Вбирали мы
в себя
тома...
Не малой порцией
и дозой –
Читая вечности слои,
Стихами лучшими
и прозой
Мы души
полнили свои.
Я нашу юность
не сменяю
Ни на какую красоту;
я
с пьедестала не снимаю
Сердец тогдашних
высоту, –
Я просто
юность вспоминаю,
Открыто
всматриваясь в вас,
И вашу юность обнимаю
Всей нежностью
неюных глаз.
1970
АВТОБУС ВЕТЕРАНОВ
Ветеранам Челябинской добровольческой гвардейской танковой бригады и челябинским комсомольцам, которые ездили вместе с ними по боевому пути уральцев.
Перед отправкой
в ту дорогу
Мы «откопали»
ордена –
И возвращались
понемногу
В те Ордена,
в те Времена!..
Не узнает
тебя жена...
Душа, как сталь, напряжена.
Уже другим
душа полна –
Ушла
в другие
Времена.
Другие
слышит Имена.
И вот
автобус нас везет.
Автобус
в Прошлое
везет!
Автобус
нас везет
в Победу –
По зарастающему
следу,
То тут, то там
навстречу «дзот»...
Автобус
в Молодость
везет!
Автобус
в Прошлое
везет!
Везет автобус
в сорок пятый,
Где у дороги
«тигр» распятый.
А нам с тобой
опять везет!
Автобус
в Молодость
везет!
Везет автобус
в давний год,
Как в глубь времен, –
в сорок четвертый...
Кругом гремят
тридцатьчетверки,
И после боя
воздух горький...
И Лелюшенко
к нам
идет!
Автобус
в Молодость
везет!
...И нас
Патоличев
встречает,
Наказ уральцев
нам вручает...
Везет автобус
в давний год.
...Стоит на танке Фомичев,
Уральский
танковый
Чапаев!
И в наших душах
все читает,
И танки к бою
он считает,
Но не считает он
врагов.
(Лишь после боя
он считает
И мертвых и живых
врагов.)
И с ним,
отважны и крылаты,
Его солдаты
и комбаты,
Тут и Акиньшин,
и Чирков,
И Коротеев,
и Пупков...
...А Соколов опять
в разведке.
Его лицо
скрывают ветки,
И только молодость
в глазах,
И ни сединки
в волосах...
...Вот Казаков
рычаг сжимает
И в танке дни свои сжигает.
...Где
Сыромятников Семен?
Из миномета
бьет – силен!
Пока еще
не ранен он...
...На поле боя
боем дышит
И сам
товарищ Мостовов.
Еще он
в книжечку
не пишет
Воспоминанья
тех годов...
...А где
Кожевина-Зубкова?
Над раненым
склонилась снова.
Людей спасает
под огнем.
...От выстрелов
светло как днем.
(И вы еще
не ветераны,
Еще вы
молодостью пьяны!
И вам
не снится даже
это –
Поездки,
речи
и банкеты...
Приемы все
и рестораны –
Еще в грядущем,
ветераны...)
А что сказать
о юных братьях –
Про комсомольский
наш отряд?
Они еще...
у мам в объятьях
Иль ходят
под руку
в детсад...
Ах, можно ль
годы
возвратить?
Ах, это можно,
вероятно,
Машину времени
обратно
В другую сторону
крутить?
И можно
юность возвратить,
Былые годы
возродить
И всех погибших
воскресить...
Ах, как
всем должное воздать
Всем, с вами
в армии служившим,
Здесь, в битвах,
головы сложившим,
До Дня Победы
не дожившим, –
Живыми
лица их
создать,
И снова к жизни
их воззвать,
И всем им
должное воздать!
Мы проезжаем
города,
Где ваши танки
грохотали,
Где ваши души
клокотали
В кипенье
ратного
труда!
Мы повторяем
те года.
Мы повторяем
города.
Автобус
в Молодость
везет!
Вези, вези,
Иван Иваныч! *
Где остановимся
мы на ночь –
Там в сны придет
к нам давний год...
И фронтовой
родной
народ
В свои объятья
нас берет.
Автобус
движется
вперед...
И с нами
молодость страны –
Ребята наши, комсомольцы!
И пусть
они
на нас не молятся...
Но будут Родине верны!
Автобус
в Молодость
везет,
Вращает шар земной,
как глобус,
И, как волшебник,
тот автобус
Нам снова
молодость вернет!
Какой
исполнился мне год?
Автобус
в Молодость
везет!
Варшава – Прага – Берлин, 1968
* Иван Иванович Пономарев, водитель нашего автобуса.
