Овчинников Евгений Васильевич (1921–1943), участник Великой Отечественной войны, легендарный боевой штурман.
Евгений Васильевич Овчинников родился в 1921 году в Челябинской области, предположительно в г. Троицке. Сын челябинского железнодорожника. До войны он жил на улице Красноармейской в доме № 132. Еще в школе Женя сразу выделился среди своих одноклассников. У него не было праздного времени. Он был всегда занят. Как только его хватало на все! Школьный лидер, активный участник самодеятельности, поклонник музыки и искусства, талантливый спортсмен, парашютист… Действительно, Женя был талантлив во всем, чем увлекался и свои успехи доводил до совершенства. Прежде всего, он был непререкаемым общественным лидером и комсоргом школы. По тем временам это значило очень много.
Евгений очень любил музыку и великолепно играл на мандолине. И инструмент у него был профессиональный – итальянская мандолина 19 века. А ещё у Жени был прирожденный талант к танцам. Его номера были украшением школьных и городских концертов. Он обладал даром хореографа и не только сам танцевал, но и учил этому других. Тогда были в моде чечёточники. Евгений выступал с другом Николаем Батраковым. Они срывали аплодисменты на школьной сцене и на сцене оперетты (до войны в Челябинске находилась оперетта). Куда бы потом судьба не забрасывала Евгения, он всегда создавал самодеятельные танцевальные коллективы. Его фронтовая эскадрилья, как в фильме «В бой идут одни старики», была творческой.
В 1939 году Женя с отличием окончил Челябинскую железнодорожную школу № 2 и поступил в Чкаловское (Оренбургское) военное авиационное училище, которое закончил с отличием за три неполных недели до Великой Отечественной войны. Когда ему предложили в числе семи лучших выпускников остаться в училище инструктором, он наотрез отказался. Шла война, и его место было на фронте. Провожая Евгения на фронт, Параскева Даниловна сказала: «Сынок, будь осторожен. Ты ведь у нас один». Он ответил: «Мама, я понимаю тебя, но ведь и ты знаешь, что за спину товарища прятаться я не стану». Перед вылетом на фронт в письме родителям Женя написал: «Зачем, ты мама, просишь беречь себя? Ты же знаешь, что за чужую спину прятаться не буду. На фронт и только на фронт. Мама, ты не плачь. Теперь ведь война, и если я сам себя и вас не пойду защищать, то на моём месте другого не будет, все находятся на своих местах, а на моем будет пробел. Моя ничтожная долька силы теперь нужна государству. Папка, а твои наказы и советы, как отца я постараюсь выполнить с честью. Я не осрамлю наш род!»
На фронте Женя воевал на легких ночных бомбардировщиках. Будучи лидером по своей природе, Евгений таким был и на войне. Он поставил перед собой цель уничтожать фашистов больше, чем кто-либо. Первым в полку совершил 200 боевых вылетов. Первым среди летчиков-ночников был награжден орденом Отечественной войны 1 степени. Принимал участие в Сталинградской битве, в освобождении Брянска, Орла, ст. Касторной. А когда в Челябинск в небольшой домик под номером 140 по Красноармейской улице стали приходить письма со штампом полевой почты, сердца родителей наполнялись гордостью за сына. В канун 1942 г. командование полка писало: «Дорогие Василий Николаевич и Полина Даниловна! Поздравляем Вас с Новым годом! Ваш сын Евгений выполняет боевые задания отлично. Только в ночь на 17 декабря он сделал семь вылетов, а 18 декабря — восемь, налетал 8 час. 15 мин. Это рекорд по полку. Он произвел уже 200 ночных вылетов». Однополчане любили Евгения Овчинникова, называя его ласково «штурманенок». Несмотря на занятость боевой работой, Евгений почти каждый день писал письма домой, друзьям и конечно своим учителям. В одном из писем он писал: «Дорогие папка и мама! Прежде всего поздравляю с наступающим Новым годом! Нахожусь в ударной группе. В ночь на 17-е сделал семь вылетов, а на 18-е - восемь. Налета восемь часов пятнадцать минут чистого воздуха. Это рекорд по полку... Всего набрал уже 200 ночных вылетов». Вскоре пришло письмо от Евгения, он писал родителям: «Безмерно рад сообщить Вам, что меня приняли в члены Коммунистической партии. Теперь я буду защищать нашу Родину коммунистом». Последнее письмо от Евгения было датировано 10 января 1943 года. С юношеской благодарностью он сообщал родителям, что на партийном собрании его избрали в президиум.
Немало подвигов было совершено летчиками 646-го легкобомбардировочного полка, которым командовал Герой Советского Союза подполковник Летучий. Самолет, на котором летал Овчинников со своими однополчанами, немцы презрительно именовали «рус фанера», да и у нас за ним числились уничижительные прозвища – «кукурузник», «небесный тихоход», «пошка». Но «фанерные» малышки дело свое делали, и неплохо. Не было на фронте самолетов более послушных, неприхотливых к летному полю, обслуге, погоде. Незаменимы были они на связи во время разведки и, конечно, ночной бомбардировки. Самолеты ПО-2, или, как их называли сами летчики, «удвашки», день и ночь летали на боевые задания, ликвидируя вражеские оборонные объекты и громя технику и живую силу противника. От них панически разбегались и прижимались к земле фашисты, едва заслышав в небе стрекотание ПО-2. Ужас вселяла «рус фанера» в гитлеровцев, когда на бреющем полете, неслышная и незаметная, выскальзывала из-за туч и обрушивала свой смертоносный груз... Среди летного состава полка и даже дивизии славился экипаж легкого бомбардировщика в составе младших лейтенантов коммунистов пилота осетина Шалико Козаева и штурмана, стрелка-бомбардира, челябинца Евгения Овчинникова. Где бы ни появлялся их краснозвездный ПО-2, он своими дерзкими налетами наносил большой урон врагу. Мастерами ночного полета звали боевых друзей и побратимов во 2-й воздушной армии.
Среди документов, хранящихся в архиве Министерства обороны, есть донесение начальника политотдела дивизии тов. Попова. В нем отражен один из многих боевых вылетов славного экипажа. В ночь на 20 декабря 1942 года Шалико Козаев и Евгений Овчинников вылетели на уничтожение крупных немецких складов с боеприпасами на станции Острогожск. Когда самолет подходил к цели, противнику удалось его обнаружить. Немцы включили четыре прожектора и открыли сильный огонь из зенитных пулеметов и пушек. Козаев умело вывел машину из зоны действия обстрела и ускользнул от лучей прожекторов. Приняв решение зайти с противоположной стороны, Шалико спланировал с выключенным мотором и удачно произвел заход, и маленькая машина появилась над железнодорожной станцией. Когда над головами фашистов пронеслась краснозвездная птица, те растерялись. Открыли беспорядочный огонь. Но было поздно. Евгений Овчинников метко стал поражать объект противника. Сбрасываемые им бомбы точно ложились в цель. Освободившись от груза, Козаев вывел самолет на обратный курс, ловко обойдя все огневые точки противника. Лучи прожекторов бессильно старались поймать в ночной темноте эту храбрую машину. А на станции бушевал пожар.
Вскоре Козаев и Овчинников были вызваны к командиру полка. «Есть срочное задание командующего воздушной армией, - сказал друзьям подполковник Летучий. - Выбор пал на вас. Нужно срочно связаться с танковым корпусом, совершающим рейд по вражескому тылу, и выяснить обстановку. Действуйте незамедлительно». Была глубокая ночь. Метеорологические условия самые отвратительные: метель, плохая видимость. Но Шалико и Евгения ничто не могло остановить. Приказ получен. Он должен быть выполнен. Линию фронта летчики миновали благополучно. Немцы даже и не предполагали, что в эту нелетную погоду противник рискнет на полеты. Их воздушная охрана, видимо, ослабила свое наблюдение и не заметила, как на бреющем полете над их позициями в тыл пронесся советский ПО-2. Штурман Овчинников безошибочно указывал маршрут пилоту. В штабе корпуса не ждали воздушного разведчика и посадочной площадки не успели приготовить, не было и сигнальных огней. Но это не смутило Шалико. Еще под Сталинградом ему приходилось сажать самолет в трудных условиях. Успешно приземлился он и на этот раз, выбрав для посадки открытое ровное поле. « Ну и горячие вы головы, - обступили танкисты прибывших летчиков. - Молодцы, ребята, - дружески тискали они в крепких объятиях прибывших. - Спасибо вам за помощь». Выяснив обстановку в корпусе и сдав в штаб распоряжения командования свежие газеты и почту, после короткой передышки Козаев и Овчинников вернулись на свой аэродром.
За этот подвиг, а также за героизм и отвагу, за неоднократное выполнение боевых заданий Козаев и Овчинников первыми из летчиков воздушной армии были награждены орденами Отечественной войны I-й степени. У Евгения Овчинникова это была уже вторая боевая награда. Орденом Красного Знамени он был награжден в сентябре 1942 года. Тогда Евгений вместе с пилотом Георгиев Анашкиным наносили смелые и точные бомбовые удары по вражеским войскам на железнодорожной станции Мохово, на станции Думчино, участвовали в уничтожении аэродрома противника под Орлом, многократно бомбардировали немецкие мотомеханизированные части, переправлявшиеся через Дон у Воронежа. Он был боевым, опытным штурманом.
Но не только бомбы сбрасывали на врага воздушные соколы. Вот что писала воронежская фронтовая газета «За честь Родины» в номере от 2 января 1943 года: «15 боевых вылетов за последние два дня совершили летчики Козаев и Овчинников. Они отлично выполнили боевые задания, сбросив к тому же в расположение врага 200 тысяч листовок. Эти листовки сыграли большую роль. Около 500 солдат противника в тот день сдалось в плен. Эти же летчики сделали посадку в тылу противника и доставили находящемуся там нашему подразделению необходимые материалы».
Все важнейшие и сверхсложные боевые задания выпадали на участь экипажа Евгения Овчинникова и Шалико Козаева. Это был поистине звездный экипаж всего полка, неутомимый, результативный. Случалось, за ночь успевали делать по 5-6 вылетов. Экипаж Овчинникова считался одним из лучших в дивизии, совершал бомбардировки, разведывательные вылеты - к началу 1943 более 200 - рекорд по полку.
Шел 1943-й год. В составе войск Воронежского фронта сражались славные соколы 2-й воздушной армии. В январе 43-го Сталинградское побоище всколыхнуло весь южный фланг фронта. Армии наступали. Третья танковая так далеко вырвалась вперед, что наземная связь ее с передовыми частями прервалась. Связь было приказано установить по воздуху командиру 208-й ночной бомбардировочной авиадивизии Котляру. Понятно, насколько ответственно задание. Командир 646-го полка приказал командиру эскадрильи капитану Салову подготовить экипаж Козаева и Овчинникова для выполнения ответственного задания Военного совета Воронежского фронта по установлению связи с передовыми частями 15-го танкового корпуса.
Командир полка предупредил, что задачу экипажу он будет ставить лично со своим заместителем по политической части. Летчики эскадрильи, еще не зная, на кого пал выбор, каждый про себя думал, что полетит он. Когда же объявили, что требуется остаться только Козаеву и Овчинникову, то каждый из летчиков позавидовал им. Первым к столу командира подошел Евгений Овчинников, рядом стал Шалико Козаев. «Садитесь, – сказал командир полка, – и слушайте внимательно задачу. Вам предстоит выполнить особое поручение Военного совета фронта, срочно восстановить связь с передовыми частями 15-го танкового корпуса 3-й танковой армии. От этого зависит исход задуманной операции - полное окружение и уничтожение врага». (В результате этой операции было окружено, уничтожено и взято в плен свыше 16 тысяч вражеских солдат и офицеров). Далее была уточнена обстановка в районе боевых действий корпуса. После быстро произведенных штурманских расчетов и определения маршрута полета штурман Овчинников доложил, что задача ясна, готов к выполнению.
Ночь на 17 января выдалась на редкость ясная, погода была безветренная. Послушный самолет По-2 взял заданный курс. Пересекли Дон в районе Новая Калитва, слева – Митрофановка. Обойдя стороной вражеский аэродром в Евстратовке, летчики благополучно добрались до расположения наших подразделений. Передний край они проскользнули, прячась в облаках. Через какие-то полчаса лету над вражеской территорией по заданному курсу заметили на снежном поле, отутюженном танковыми гусеницами, условный знак. Штурман Овчинников определил по автомашинам и выложенному световому знаку «свои», что это штаб корпуса. Самолет благополучно приземлился. Мотор не глушили, задерживаться нужды не было. Экипаж передал приказание командующего фронтом и через 15-20 минут вылетел обратно. Передали пакет танковому командиру, взяли ответную депешу и взмыли курсом на восток к своим. Задание было выполнено точно в назначенный срок. На аэродром самолёт не вернулся.
Через несколько дней советскими войсками был освобожден ряд сел Россошанского района. Летчикам полка удалось разыскать остатки сгоревшего самолета и труп Козаева. Его перевезли в город Россошь и похоронили на городской площади у памятника Ленину. Что сталось с Овчинниковым, было неизвестно. Василий Николаевич и Параскева Даниловна Овчинниковы получили скорбную весть. В Челябинск из полка пришло короткое извещение, что штурман Евгений Овчинников «не вернулся с боевого задания и пропал без вести». На протяжении 20 лет он считался без вести пропавшим.
Много было предположений о его судьбе. В воспоминаниях С. Н. Ромазанова, опубликованных в журнале «Вестник воздушного флота», № 12 за 1957 год, написано: «Тяжело ранен Евгений Овчинников. В бессознательном состоянии он попал в плен. Несколько дней его держали в холодном подвале. Требовали выдать тайну, пытали. Но ни одного слова не проронил герой. Тогда его привязали цепью к дереву, облили керосином и сожгли. О судьбе Козаева и Овчинникова рассказали летчикам впоследствии жители города Россоши». Невольно возникло сомнение. Жители Россоши знали, что произошло с Овчинниковым, а хуторяне ничего не знали. В рассказы горожан могла вкрасться ошибка. Случаев гибели экипажей наших самолетов было в то время немало. Двадцатилетнюю тайну помог раскрыть железнодорожник станции Россошь Г. Тоцкий. То, что он услышал от старого рабочего Россошанской птицефабрики, жителя хутора Карачуна Ивана Михайловича Шингарева, до конца пролило свет на судьбу Евгения Овчинникова. Вот что удалось узнать спустя двадцать лет о судьбе самолета и его боевом экипаже, о последнем боевом вылете.
Когда самолет возвращался на свой аэродром, начался рассвет. Под крылом самолета расстилалась белоснежная пелена выпавшего за ночь снега. Темно-грязными полосами видны были на нем колонны отступающей вражеской пехоты. Но теперь им из кольца не уйти. Эта стрекочущая вверху маленькая машина сделала свое дело, доставив войскам окружения четкие боевые приказы. Скоро наступит минута, и шквал огня обрушится на мечущихся в котле фашистов. Надо только скорее доложить в штаб о выполнении задания и доставить донесение... На горизонте показалась Морозовка, накануне освобожденная от оккупантов. Недалеко от Евстратовского аэродрома, где еще хозяйничал враг, Шалико свернул машину к небольшому леску, что в пойме Черной Калитвы. Под крылом расстилалась белоснежная полоса Черной Калитвы, слева виднелись отступающие колонны вражеской пехоты и техники. Евгений Овчинников и Шалико Козаев испытывали особое удовлетворение, доставив войскам боевой приказ. Евгений Овчинников, уточняя маршрут полета, сообщил Шалико Козаеву, что справа по борту самолета – Россошь, Морозовка, а впереди по курсу – вражеский аэродром. Сверху было видно, как на хуторе в панике суетились немцы, сновали автомашины. Аэродромная служба готовилась к бегству.
Шалико сделал поворот вправо к лесу, в пойму Черной Калитвы. Очереди крупнокалиберного зенитного пулемета летчики не слышали. По-2 под зенитным огнем беззащитен, броней он не прикрыт. Но они почувствовали, как дрогнул их самолет от пулевых ударов. В их самолет угодил осколок. Загорелся мотор. Винт сделал несколько оборотов и остановился. Машину рвануло в сторону, мотор чихнул и заглох. Пахнуло гарью. Конечно, они сядут, хоть этим хорош «ПО-2» – планирует. Только бы дотянуть до своих! Шалико чувствовал, что у него ранены ноги, но он смотрел вперед и стремился дотянуть до леса. Высота неумолимо таяла, было тяжело дышать. «Как сажать?» — думал Шалико. Острая боль мешает сосредоточиться, ноги не чувствуют управления. «Посажу! – превозмогая боль, решил он. – Глаза еще видят землю, а руль управления действует». Пламя приближалось к лицу, горели перчатки. Но ему все же удалось посадить машину, когда пламя подошло уже к кабине и загорелся комбинезон. С большим усилием удалось посадить самолет. Лыжи, касаясь снега, затормозили. Самолет развернулся влево и издал последний скрип. При посадке тряхнуло крепко, ощутимо, но сознание не отключилось. Успели вывалиться в снег, пока пламя не охватило кабину. Ноги Козаева пронзила острая боль. Они плохо слушались: правая ранена, левая перебита. К ним бежали. Конечно, такой кострище приметен издали. Недолго всматривались, чтобы понять – радоваться нечему. Со стороны хутора и с аэродрома, дико крича, к самолету побежали фашисты. Шалико сунул планшетку с пакетом Овчинникову:
– Беги. Я прикрою, все равно уйти не смогу. Приказываю бросить меня и выполнять задание! Там ждут донесения, - твердо сказал Евгению командир экипажа. Спорить не стали. Он прав: пакет ждут.
– Есть, Шалико! - Евгений крепко обнял друга и поцеловал его в пересохшие губы. Проваливаясь в глубоком снегу, он через кусты побежал к камышам...
Проваливаясь в глубоком снегу, он бежал и слышал, как его командир ведет бой. Первых двух подбежавших немцев Козаев расстрелял в упор из нагана. Силы покидали его. Размахивая автоматами, к нему приближались десятка два гитлеровцев. Повернувшись в сторону, где скрылся Овчинников, Козаев крикнул: «Женя, дорогой, скорей беги! Прощай!» Выпустив шесть пуль по врагу, Шалико последнюю, седьмую, оставил для себя. Прощаясь с жизнью, он видел гаснувшее пламя догоравшего самолета. Подбежавшие фашисты с остервенением кинулись избивать прикладами безжизненное тело героя.
Отстреливаясь от преследователей, Евгений сумел скрыться в камышах. Глубокий снег мешал идти, валила на землю острая боль в вывихнутой ноге. Впереди виднелась река. На том берегу наши. Казалось, вот-вот он скажет первому советскому солдату: «Задание выполнено!» Овчинников побежал к ближайшему перелеску. Может, там оторвется от преследования и перейдет передовую линию. Но уйти Евгению не удалось - немцы пустили овчарок. Раненный Евгений, понимая, что ему не уйти, стал уничтожать секретные документы. Когда последние клочки разлетелись по ветру, на него набросились овчарки. Не убежать, не отбиться. Подвернул ногу, перебита рука. Собаки настигли выбившегося из сил летчика и под злобный хохот подоспевших гитлеровцев стали его терзать. Его приволокли в ближайший хутор. И стали выпытывать, куда он летал, зачем. Им было понятно, что на связь или разведку. Днем на бомбежку «рус фанера» не летает. Они спешили, и пытки их были примитивны, но разве легче от этого.
Все это происходило на глазах колхозницы хутора Заречье Анны Васильевны Даниловой и ее семилетнего сына Ванюши, ныне летчика Ивана Васильевича Данилова. Анна Васильевна показала и место, где упал и сгорел самолет. Произошло это недалеко от ее избы, на ее глазах. Рядом с ней, крепко вцепившись за руку, стоял семилетний сын Ванюшка. Слезы градом катились из его глазенок. Рассказала Анна Васильевна и о том, что произошло дальше: «Прошло более двадцати лет, а я все помню, как будто было вчера. Видела я, как фашисты с автоматами наперевес вели к хутору истерзанного собаками летчика. Он был невысокого роста, широкоплечий, красивый. На лице ни капельки испуга. Били его зверски, прикладами в спину, а он шел твердо, только чуть прихрамывал. Он нагибался, когда с него сбивали шлем. Поднимет его, откинет русые волосы и наденет снова на голову. Кровь заливала ему глаза и тут же замерзала. Он осторожно поддерживал перебитую левую руку». Немец бил его прикладом в спину и кричал: «Иди, Рус!» Овчинников, превозмогая боль, шел с гордо поднятой головой. Идущий за ним немец взмахнул автоматом в сторону дымящегося самолета По-2 и сказал: «Рус, капут!» Но советский летчик еще выше поднял голову и крикнул: «Врешь, фашист! Русь никогда не умрет!». Фашист ударил в затылок Овчинникова. Слетел шлем с головы, русые волосы закрыли ему глаза. Он спокойно нагнулся, поднял здоровой рукой шлем и, поправив вьющиеся волосы, надел его.
Враги повели летчика в направлении своего аэродрома. В это время наши войска успешно продвигались вперед, немцы отходили к хутору Карачун… Поздний зимний вечер. Выпавший снег так занес хутор Карачун, что с трудом можно было пройти по его единственной улице. Все эти долгие месяцы оккупации хуторяне жили в вырытых землянках. В их избах удобно расположились и хозяйничали фашистские захватчики. И вот уже два дня не слышно их гортанных криков, шума машин. В одну ночь оккупанты спешно покинули «зимние квартиры» и удрали, оставив на хуторе много автомашин и другой техники. Со стороны Россоши отчетливо доносилась артиллерийская канонада. Порой через хутор проходили небольшие группы вражеских солдат. Одни заскакивали в хаты погреться, другие, не останавливаясь, шли дальше.
Колхозница Дарья Сергеевна Кулиничева вышла из землянки и направилась к своему дому, оставленному удиравшими фашистами. Она с опаской вошла в свою хату. Грязь, валявшиеся кругом порожние бутылки, банки, обрывки бумаг, сваленная у стены солома напоминали о непрошенных постояльцах. Раздумывая, с чего начать уборку, женщина вышла на крыльцо. Вдруг она заметила медленно идущую со стороны хутора Заречье группу людей. Когда они приблизились, Дарья Чергеевна насчитала восемь человек. Двое были в немецкой форме, пятеро - в советских шинелях. Когда Дарья Сергеевна взглянула на восьмого, ее сердце сжалось от боли. Это был истерзанный советский летчик. Весь в крови, правой рукой он поддерживал перебитую левую. Русые волосы прядями спадали на лицо. И по тому, как обращались с ним, толкали его, она поняла, что это враги, переодетые в шинели красноармейцев. Возле дома они остановились. О чем-то переговорив, они направились затем в избу. На хозяйку пришельцы не обратили никакого внимания. Когда летчика проводили мимо нее, Дарья Сергеевна не выдержала. Она откинула с его лба волнистый чуб и, вглядываясь в лицо, прошептала: «Сынок, родной, не ты ли это?» Ее Степан был летчиком и тоже сражался на фронте. «Нет, мамаша, - услышала женщина, - я издалека, из Челябинска. У меня там отец и мать».
«Убери быстро хату и убирайся!» – приказал Кулиничевой на ломаном русском языке худощавый немец. Другой фашист вошел в избу и сел за стол. Затем ввели пленного летчика. Он гордо стоял посреди избы, его глаза в упор смотрели на врагов. Заметив, что летчик кривит от боли губы, Дарья Сергеевна решилась и обратилась к худощавому: «Позвольте, я перевяжу ему руку?»
– Черт с ним, перевяжи и дай кусок хлеба, а то сдохнет и ничего не расскажет, - прокаркал тот. Дарья Сергеевна нашла в сундуке чистую тряпицу и забинтовала летчику руку. Потом она принесла три сырых яйца и горбушку хлеба. Пленник яйца выпил, а хлеб спрятал в карман.
– Еще пригодится, - сказал он, благодарно посмотрев на хозяйку, и даже улыбнулся. Толстый приступил к допросу. Второй немец переводил. Переодетые конвоиры молча слушали, развалясь у стены на соломе.
«Я встретилась тогда с настоящим героем: он даже перед лицом смерти держался смело, дерзко, пощады у врагов не просил. Он не назвал своей фамилии», — вспоминает Кулиничева. На вопрос: где ваши? – отвечал: «Не беспокойтесь, скоро узнаете, придут сюда».
– Как фамилия?
– Это вам знать не обязательно, - ответил летчик.
– Где, когда учился на летчика, как оказался здесь?
– Учился в училище, а тут оказался затем, чтобы бить вас, гадов.
– За что получил награду?
– Пойдемте к моему командиру, он расскажет.
– Ты знаешь, что твоя судьба в наших руках?
– Я одно знаю, что я русский человек и от вас хорошего мне не ждать.
– Можешь ли ты указать, где ваша часть, кто командир?
— Я коммунист и принял присягу на верность Родине до последнего дыхания уничтожать вас на нашей земле.
– Переходи к нам, будешь питаться шоколадом, как они. Фашист указал на стоявших у стены конвоиров.
– И кровью наших людей запивать, – сразу ответил Овчинников
– Ну, смотри! – пригрозил немецкий офицер. – Убьем как собаку!
– А я иного от вас и не жду.
– Ты еще заговоришь! – закричал немец.
«Стояла я у печки, а сама слушала, что делается в горнице», — говорит Дарья Сергеевна. Тогда я бросилась в горницу: «Пощадите, отдайте его мне».
Евгений повернулся и, превозмогая боль, сказал: «Перед кем ты, мать, унижаешься, кого просишь? Это же звери».
В это время в хату вбежал один из конвоиров и шепнул что-то тощему немцу. Фашисты заволновались. Достав карту, они склонились над ней. Дарья Сергеевна поняла лишь, что они назвали хутор Поповку. Этот хутор для окруженных немцев был единственным выходом из котла. Но и эту брешь с минуты на минуту могли закрыть советские войска. Совсем близко загремевшая артиллерийская канонада испугала немцев. Они вытолкнули Евгения из комнаты и повели в колхозную кузницу. Выйдя во двор, колхозница увидела, как из-под навеса выскочил здоровенный верзила. «Капут твоему летчику», — бросил он на ходу и спрятал в карман пистолет. Фашисты убили отважного советского летчика в тот момент, когда наша реактивная артиллерия открыла огонь по бегущим немцам. Через полчаса в хутор вошла наша пехота.
Когда колхозники Митрофан Филиппович Кулиничев и Тимофей Матвеевич Евтушенко, соседи Дарьи Сергеевны, вошли в кузницу, летчик лежал у горна лицом вниз… Они взяли на руки безжизненное тело и внесли его в хату Кулиничева. Вскоре в избу вошел один советский офицер-танкист. Колхозники отдали ему документы, личный знак и дневник Евгения. Офицер нашел в кармане убитого пластмассовый патрончик и извлек исписанную бумажную полоску. «Овчинников Евгений Васильевич, из Челябинска», - прочел он вслух. Эти слова и запомнил крепко-накрепко Иван Михайлович Шингарев. Летный шлемофон героя долгие годы хранился в семье Кулиничевых.
Хоронили отважного лётчика всем хутором на сельском кладбище. Взятые офицером документы летчика так и не попали в штаб. Возможно, и этот офицер погиб, не успев сообщить о смерти пилота. Нет, Евгений Овчинников не пропал без вести. Память о нем и его боевом друге Шалико Козаеве, останки которого в ноябре 1950 года были перенесены в братскую могилу, до сих пор жива у россошанских старожилов. В Главном управлении кадров Министерства обороны в хранившемся личном деле младшего лейтенанта Овчинникова сделано исправление. Слова «пропал без вести» заменены «зверски замучен гитлеровскими палачами». Бывшему командиру авиадивизии генералу Феодосию Порфирьевичу Котляру в Подольском военном архиве удалось разыскать следы посмертного представления 27 мая 1943 года Козаева и Овчинникова к званию Героя Советского Союза.
Земляной холмик, под которым покоятся останки штурмана Овчинникова, стал местом паломничества школьников, их матерей и отцов из окрестных сел и хуторов. На его могиле воздвигнут обелиск. Над могилой шефствуют школьники Анновской школы. Свято чтят память своего земляка и челябинские ребята. Учащиеся 2-й (в ней учился Евгений) и 62-й средних школ гордятся своим земляком. Шестиклассники 62-й школы подарили матери героя альбом. На первой странице альбома они написали горьковские слова: «Пускай ты умер, но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету». (Источник: П. Грабор, В. Аникеев. По следам подвигов, Центр.-чернозем. книж. изд-во, Воронеж, 1965)
Бюст героя установлен перед железнодорожной школой № 2, где он учился. В школьном музее есть уникальные экспонаты, за которыми стоит жизнь и судьба выпускника школы 1939 г. Евгения Овчинникова, военного летчика, геройски погибшего в годы войны. Шлемофон Евгения, бывший на нем в последние минуты его жизни, стал экспонатом школьного музея.
Улица Евгения Овчинникова выходит на Привокзальную площадь.
Когда в Челябинске торжественно открывался мемориал «Вечный огонь», почетное право первой зажечь его было предоставлено маме Евгения – Полине Даниловне Овчинниковой.
Источники:
