Грабарь Иван Гаврилович, ветерана ЧТЗ и труда, читатель библиотеки им. Я. Гашека.
В 1940 году я учился в седьмом классе. В конце ноября 1940 года на Украине, в городе Краматорске для бездомников, которые жили при колхозах, было организовано ФЗО № 21. Я был направлен в ФЗО № 21. В Краматорске нас направили на машиностроительный завод имени Орджоникидзе. Поселили в подвалах домов рядом с заводом.
22 мая 1941 года сдал экзамены, только на отличные оценки, и закончил ФЗО. По окончании ФЗО был направлен на этом заводе в военный цех № 2, где изготовлялись снаряды и гранаты Ф–1. Поселили в общежитии недалеко от завода в здании бывшего детского сада.
С 22 июня, когда началась война, потребовалось больше снарядов и гранат, стали работать по 12 часов. Когда фашисты были уже в ста километрах от Краматорска, вызвали в военкомат человек сто. Своим ходом отправили в тыл. Это было 10 октября 1941 года. Так благополучно добрался до Старобельска. В Старобельске стали обучать военному делу. Располагались за городом в здании МТС. Спали на чердаке, на полу в соломе, зато под крышей. После недели обучения хотели послать на фронт, но отправили пешком в тыл.
27 ноября 1941 года приехали в Сталинград. После прибытия были направлены на тракторный завод, где было организовано ФЗО № 23. Поселили всех в подвалах домов № 555 и 557 в поселке возле базара. Выдали форму и фуфайки. Теоретических занятий не было, сразу начали работать по 8 часов. Кормили три раза за день. Я попал в цех № 5 на сборку танков Т–34. Меня прикрепили к слесарю на операции подготовки танков к испытанию. После окончания ФЗО в мае 1942 года я получил пятый разряд слесаря – сборщика, и меня оставили там работать, но уже по двенадцать часов. Жили там же, в 555 доме. Питались в заводской столовой по карточкам. 23 августа в 16 часов фашисты высадили десант на аэродром в трех километрах от завода. Сделали налет на город. Бомбили нефтехранилище, склады, город. Вся Волга горела целую неделю. Небо было не видно. После 23 августа я забрал свои вещи из общежития и жил в цехе. Спали в тоннелях, а днем ремонтировали танки, которые наши ребята вытаскивали с поля боя. Всего оставалось тридцать человек в цехе.
19 августа в 24 часа десять человек, бывших фэзэушников, спустили на берег Волги, вручили командировочные удостоверения, подписанные наркомом обороны, и направили в Свердловск. Продуктов нам выдали на три дня, а ехали до Челябинска – 12 дней. Пришлось свои вещи в пути менять на продукты. Деньги цены не имели. На стоянках ходили по деревням. Спасаясь от голода, пришлось поменять брюки и рубашку, выданные, как премия за отличную учебу в ФЗУ, на 8 стаканов пшена.
В Челябинск приехали 3 октября 1942 года. Состав остановили на 5–м километре. Нас высадили, забрали документы и направили на ЧТЗ, хотя командировочные документы были в Свердловске. Поселили нас в кабинетах отдела кадров и дворца культуры. Спали прямо на полу. Выдали продуктовые карточки и прикрепили к столовой. Выдали пропуск и направили в цех СБ – № 34, на сборку танков. В цехе работали по 12 часов. Бригада была небольшая, всего 6 человек. Приходилось оставаться после работы до тех пор, пока не сдашь танк военпреду.
В начале 1944 года завод переходил на производство тяжелых танков, в цехе СБ – № 34 стали собирать башни на ИС–1,2,3 и артиллерийские установки СУ–152. Работали по 12 часов во второй смене, а в первой с 8 утра до 8 вечера, плюс 4 часа сверхурочно. Так работали по полмесяца, не выходя из цеха. Спали по 4–5 часов в сутки. В 12 часов ночи нас кормили прямо в цехе, накрывали столы, давали по 100 граммов водки или спирта и хороший обед с тушенкой. Спали в красном уголке, не раздеваясь, на полу, головы клали на инструментальные ящики.
Как только появлялись машины, сходившие с конвейера, это в 6–7 часов утра, нас поднимали, и снова начиналась работа. В цехе был установлен умывальник на 15 человек и два бака с кипятком. Быстро умывались, закусывали кипятком и за работу. Хлеба давали по 1 килограмму на день, плюс 400 граммов дополнительно. Пересмена была 1 раз в месяц. Одна смена работала 18 часов, вторая отдыхала, потом выходили на 18 часов, а они отдыхали. Выходных за четыре года не было.
Летом 1944 года нас пригласили к Зальцману И. М. Собрали всех бригадиров фронтовых комсомольских бригад, завели в кабинет, построили в ряд. Подошел Исаак Моисеевич, поздравил всех с награждением и вручил нам значки «Отличник танкостроения», пожал каждому руку.
В марте 1946 года, когда начали строить Киргородок, я ушел работать на Уральский каменный карьер. Работал мастером по ремонту отбойных молотков, кранов, буров. В карьере проработал полтора месяца. ЧТЗ стал переходить на выпуск тракторов. Комитет комсомола в мае направил меня в комсомольско-молодежную бригаду в цех пусковых моторов.
В июле 1948 года я был назначен сменным мастером. Окончил курсы мастеров при отделе подготовки кадров. В сентябре 1953 года стал старшим мастером. Зарплата старшего мастера была 130 рублей, а работать приходилось по 14 часов. В сентябре 1956 года я перешел работать на испытательную станцию, мастером. Работал только в первую смену. Поступил на подготовительные курсы, а затем поступил в машиностроительный техникум на вечернее отделение. 20 января 1962 года перешел работать в бюро технологической подготовки ЦПМ старшим инженером-технологом. В 1970 году назначили начальником бюро, где и проработал до 1984 года, то есть до ухода на пенсию.
Материал предоставила Г. В. Бречко, библиотека № 11 им. Я. Гашека
Ивану Гавриловичу 90 лет. Во время войны работал на Сталинградском тракторном заводе, на сборке танков в самое тяжелое время – когда в Сталинграде шли бои. После эвакуации оказался на Челябинском тракторном, где тоже работал в цехе по сборке танков и самоходных артиллерийских установок. Был бригадиром комсомольской молодежной фронтовой бригады. За доблестный труд награжден четырьмя медалями, а в 1944 году ему был вручен значок медали «Отличник танковой промышленности». В мирное время ветеран прошел путь от рабочего до начальника отдела технологической подготовки производства. Сейчас Иван Гаврилович Грабарь – активный член клуба «Танкоград».
До войны я жил на Украине, в городе Краматорске. В мае 1941-го закончил ФЗУ и был направлен на завод имени Орджоникидзе слесарем 4-го разряда в цех № 2, где изготовлялись снаряды и гранаты Ф-1 – «лимонки». Мне в то время было 15 лет.
22 июня мы были на заводе, работали. И объявили, что началась война. Был митинг, со всех цехов собрались на площади. Народ возмущался, потому что обещали, что войны не будет. Люди считали, что мы дружим с Германией, а тут такое коварство. Стали настраиваться на тот лад, чтобы работать не покладая рук, по 12 часов. Чтобы больше выпускать вооружений. Но паники сильной тогда еще не было, потому что карточек продуктовых до октября 1941-го не вводили.
Потом фронт стал подходить ближе, начались бомбежки Харькова, это в ста километрах от Краматорска. В это время в городе уже началась паника. На дорогах было много беженцев. Немцы в первую очередь расстреливали коммунистов и евреев, поэтому они вперед уходили – все председатели колхозов, партийные работники. Они забирали лошадей, машины и уезжали. А остальные так шли.
Меня и других 15-16-летних пацанов 10 октября 1941 года вызвали в военкомат. Сформировали отряд 100 человек и отправили в тыл пешим ходом. Выдали нам на четыре дня пути 400 граммов хлеба и два кусочка сахара.
На дорогах были организованы пересыльные пункты, от одного до другого километров 40-50, и нам за день нужно было успевать это расстояние проходить. Когда получалось, когда нет.
Ночевали мы где придется – в конюшнях, на сеновалах, просто в степи. Когда дошли до Лисичанска, нас остановили военные. Они в каком-то здании человек 300 пацанов собрали. Раненые офицеры нас обучали рукопашному бою: «Коли!», «В бой!». Изучали винтовку, пулемет «Максим». Держали нас там дней десять. Кормили кашей два раза в день, была полевая кухня. Хотели отправить на фронт. Пацанов, которые постарше, покрупнее, забрали. А нам сказали идти в тыл дальше.
У Лисичанска немцы разбомбили переправу через Северский Донец, «мессера» летали. И беженцев скопилась уйма. Десятки километров дороги были забиты. Мы три дня не могли переправиться. Потому что на запад шли войска, техника, им надо было в первую очередь. А вплавь никак, вода-то холодная, октябрь. Потом военные нас ночью переправили на ту сторону реки.
Прошли Старобельск, Беловодск... По дороге случай был. В какой-то деревне зашли к одной бабке. У нее уехали в тыл дочь, зять, внуки. Она нас пустила к себе. А нас же орава целая, грязные, вшивые, голодные. Пока шли, картошку копали с полей да ели, хлеб давно у всех кончился. Чем кормить?
Там в округе колхозы были, и все брошено – коровы, овцы ходили по полям. Пшеница до конца не убрана. Гурты зерна лежали. Все было брошено. И вот эта бабка нам говорит: «Вы бы загнали свинку и кабанчика. Свинушку мне оставьте, а борова зарежьте, я вам мяса наварю и сала насолю». Ну, мы борова поймали, в огород затащили, свалили его и – ножиком. Все, вроде готовый боров лежит. Соломкой обложили, чтоб шкуру опалить. А он вдруг вскочил и за тем, который с ножом, кинулся. Мы втроем поймали борова за ноги, снова свалили, надавили и нож загнали совсем. Потом сосчитали – это была 19-я рана. Ножик-то короткий.
Отдышались, подожгли солому. Уже вечерело. И – «мессера»! Огонь сверху увидели. Летят, на закатном солнце блестят, как серебряные. Один «мессер» спикировал и с пулемета трассирующими пулями по нам. В трех вершках от меня прошло! А пули красиво так летят и свист от них: «зинь-зинъ-зинь». Мы лежим. «Мессер» – фрр! – поднялся наверх. Нам бы лежать, а мы сдуру соскочили и побежали. Он спустился и снова как даст очередью. Такой страх был! Тридцать лет потом прошло, а мне все снилось это.
Когда «мессера» улетели, мы борова разделали. Бабка наварила мяса, мы наелись – во как! Воды натаскали, она нам постирала, белье вскипятила. В корыте помылись, за полтора месяца первый раз. Соломы в амбар натаскали, переспали.
Утром она говорит: «Ребята, вы бы мне пшеницы привезли. Я бы вам хлеба напекла». Ну, пошли снова в колхоз, лошадь поймали и десять мешков пшеницы ей привезли, в яму стаскали. Она напекла хлеба белого, насолила сала. Мы запаслись и двинулись в путь. Мне этого сала до самого Чертково хватило. А тот случай на всю жизнь запомнился. Есть Бог, спас...
Дошли до разъезда Чертково, граница России и Украины. Немцы там разбомбили состав, и повсюду на земле галеты лежали. Военные разрешили нам их подбирать, чтобы питаться. Мимо проходили эшелоны, товарняки. Но нам невозможно было погрузиться, там беженцев было набито. Три дня ждали, жили в блиндажах. А потом шел состав в Сталинград, везли пшеницу в пульмановских вагонах. И начальник разъезда говорит: «Ребята, грузитесь». И вот в этих вагонах с пшеницей мы 27 ноября 1941-го прибыли на вокзал в Сталинград. Доехало нас из ста человек только шестьдесят. Остальных кого убило, кто заболел. Военные направили на Сталинградский тракторный завод. Это в 17 километрах от центра города. Там нас помыли, под машинку остригли, выдали форму и сразу в цех № 5, где была сборка танков Т-34. Мы пять месяцев числились в школе ФЗУ. Жили в подвалах двух домов, спали на деревянных топчанах. Кормили 3 раза в день, а работали мы по 8 часов. Через пять месяцев выдали аттестаты ФЗУ, я – слесарь-сборщик пятого разряда. С этого времени работали уже по 12 часов.
В тот год по Волге сельди много шло на икромет. Старожилы, кто там был, говорили, что давно такого не видели – три дня стеной шла селедка. И люди что делали: прямо с берега большими сачками ее вычерпывали. Копали ямы, селедку туда сбрасывали и солили. После этого нам в столовой две недели ее давали: селедка жареная, селедка пареная...
Поначалу нас не сильно бомбили. Помню, стенку разбили в душевой. Крыша есть, стены нету. Мы еще дней десять, пока вода шла, там мылись. Смеялись: «Вот у нас какой тут обзор!»
Одна бомба прямо перед воротами завода упала. Взрывной волной убило диспетчера. Его на 12 метров отбросило и ударило об стенку, все кости раздробило. Мне его хоронить пришлось. На заводе братская могила была – громадный широкий ров. Убитых заворачивали в брезент и так хоронили...
Когда немцы стали ближе подступать, «зажигалки» в городе бросать, паника началась, мародеры появились. У нас около завода магазин находился, мы там карточки отоваривали. И один ворюга ночью сломал замок, залез туда. Рабочие его поймали и повесили. На картонке написали: «За мародерство». Он три дня висел.
Много было и вредительства. Ночью темно, а с домов кто-то с ракетницы стреляет. Немец лежит и бросает бомбы. Лазутчики!
Однажды я вышел из цеха, воронку эту громадную около ворот обошел, пошел дальше, к угольным складам. А там стояли зенитные установки, женщины с ними управлялись. И слышу – шум. Обернулся, смотрю: низко-низко летят итальянские самолеты. У немцев кресты на «мессерах», а у этих – круги на крыльях, желтый и красный. И бросают три бомбы-сотки. Я испугался, страх у каждого человека есть. А тут бомбы на тебя летят! Повернулся бежать и упал. Вот это мне спасло жизнь. Зенитную установку вдребезги разнесло, а меня только засыпало углем. Я не знаю, сколько там лежал. Очнулся, вылез черный, весь в угольной пыли, ничего не слышу. Но живой. В колодец канализационный залез, отлежался там. У меня долго потом была контузия – ухо не слышало.
В двадцатых числах августа город уже начали всерьез бомбить. Что в эти дни творилось – не передать. Бомбили продовольственные склады, нефтебазы, целые городские кварталы. 23 августа мы были в цехе, когда прозвучала сирена: воздушная тревога. До заводского бомбоубежища бежать далеко, так мы залегли в канаве. Стали считать: 460 самолетов-бомбардировщиков насчитали! В трех километрах от завода аэродром был, 60 самолетов. И там высадился немецкий десант. Немцы легкие танки спустили на парашютах. Танк сразу с экипажем спускается и тут же идет в бой, сразу стреляет. На Волге было училище, 17-летние ребята-курсанты. Они встали на защиту, и почти все погибли. До прихода войск два дня держали оборону вместе с рабочими.
Нам на заводе раздали винтовки. У меня был карабин семизарядный и к нему дали три патрона – чтобы атаку отражать. А наша армия в это время была за Волгой, они не успели сюда переправиться. Не ожидали, что будет такой быстрый прорыв. 460 самолетов сразу – это же громада! Летят стеной, и бомбы как горох сыплются. Разбомбили на той стороне нефтехранилище. Я на всю жизнь картину запомнил, как Волга горела. Целую неделю! Ночью, как днем, все было видно.
Запомнилось, как к заводу «катюши» на студебекерах приехали. А немцы моментально засекли, откуда стреляют. Самолет прилетел, бомбу тонную сбросил. По дороге в это время машина с беженцами шла, ехали на переправу. Как раз у дворца имени Горького. И детский садик рядом был. Так этой бомбой всех сразу накрыло – и машину с беженцами, и садик. Все в кашу. Воронка 10-метровая только осталась.
Завод находился между первой и второй линией обороны. Наша бригада – 30 человек – ремонтировала подбитые танки. Их с поля боя на тросах буксиром притаскивали в завод. Наши танки были лучше немецких, броня толще, но слабое крепление башен. Немцы болванкой стрельнут, и у нашего танка башню либо совсем снесет, либо заклинит. Болванка – это, по сути, обточенный кусок стали. Ее вместо снаряда заряжали. Когда целенаправленно летит, сила удара больше, чем от взрыва.
С завода мы больше полумесяца не выходили. Спать в канализационные колодцы залезали. Натаскали досок и сделали нары поверх труб. Спали с винтовкой, с гранатами. Ночью прибежит какой-нибудь лейтенант: «Не спать! Не спать! Немцы напирают, занять оборону!» Фашисты же хотели завод целым захватить, чтоб самим пользоваться. Тут же цеха, ремонтные базы для танков. Опорный узел.
Оборудование с завода эвакуировать не успели. На железнодорожную переправу 8 вагонов со станками пригнали, а мост немцы разбили. И было принято решение станки прямо в Волгу сбросить. Их законсервировали – солидолом обмазали – и в воду. И псле войны, когда немцев прогнали, это все доставали, исправляли и использовали. Это помогло быстро восстановить производство.
В ночь с 20 на 21 сентября 1942-го, когда немцы стали захватывать завод и бои шли уже в районе литейного, кузнечного, сборочного цехов, военные принесли десятерым ремонтникам, кто собирал танки, подписанные командировочные пропуска. Я оказался в их числе. Нам сказали, что нас эвакуируют в Свердловск, на машзавод. Около полуночи мы спустились на берег, и нас переправили через Волгу на моторной лодке. Страшно, конечно, было. Обстрел идет, ракеты висят, а мы плывем.
Переправили на остров. В 4 часа ночи сели на баржу. К ней подцепили катерок и по Средней Ахтубе дотащили до Ленинска. Речка там закрыта лесом, там уже не обстреливали.
На берегу – посты, посты. На станцию пришли, у меня там солдаты отобрали часы и шлемофон танкистский, который мне вместо шапки на заводе дали. Проверили документы: а вдруг мы дезертиры. А у нас командировочные с печатями. Ну, дальше на вокзал. Там уже были кузнецы, литейщики. Погрузили всех в состав – 8 вагонов получилось. И ночью 22 сентября тронулись в путь.
Ехали только по ночам, днем невозможно – «мессеры» летали, обстреливали, бомбили. На наш состав дважды нападали. Крайние вагоны разбили, там два вагона раненых ехало.
Перед отправкой нам выдали пайку на три дня: по полторы булки хлеба и по 4 кусочка сахара. А добирались 12 суток. С нами в вагоне женщина-кассир ехала, везла полный чемодан денег. Как говорится, бери сколько надо, а купить ничего нельзя. Еду только на вещи меняли.
В Баскунчаке у нас остановка была. Там днем бомбили, и мы больше суток стояли. Там соль увидели. На станции горами и в вагонах была насыпана. Народ догадался, соли набрал. На разъездах меняли эту соль на еду. У меня в заплечном мешке была форма ремесленного училища, мне ее после ФЗУ выдали в качестве премии. Хорошая синяя гимнастерка хэбэ и черные брюки. Я эту форму поменял на 9 стаканов пшена. У одного нашего котелок был, в нем варили кашу из этого пшена. Воду на станции брали.
3 октября 1942 года доехали до Челябинска. Поезд остановили на пятом километре. Смотрю – появился какой-то мужчина лет сорока. Как сейчас помню его фамилию – Росляков. Это был начальник конвейера завода ЧТЗ. Увидел нас, подозвал троих: «Показывайте документы!» Забрал наши аттестаты и командировочные. Говорит: «Поедете к нам на завод. Приказ Зальцмана!» Остальные ребята не вышли из вагона и уехали в Свердловск. Они потом получили медали «За оборону Сталинграда», а мы, трое, так остались...
Ну что, привезли на завод, сразу на конвейер, на сборку танков. Их сначала собирали на козлах. Конвейер не работал из-за того, что до войны трактора же здесь делали. А ширина колеи трактора уже, чем у танка. Три дня, пока конвейер перестраивали, Зальцман не выходил из цеха. Потом уже быстрее дело пошло. Собирали по 10 танков в сутки.
Я в первый же месяц рацпредложение внес. Заправка танка производилась вручную. В каждый танк надо было залить 700 литров солярки и 100 литров воды. Это сколько ведер перетаскать. И много горючки на пол проливалось. Я предложил сделать централизованную заправку, как на Сталинградском тракторном. Два бака громадных поставили тонн на двадцать, насосы к ним, трубы. Один человек на насосе, другой заправляет. Слесаря для сборки высвободились, сразу повысилась производительность. Мне десять рублей за это рацпредложение выписали.
Работали по 16 часов. Смена – с 8 утра до 8 вечера, и еще сверхурочно до 12 ночи. Два раза в день можно было поесть в столовой. Обедали в здании, где сейчас кинотеатр «Кировец». Давали жидкий суп из чечевицы, на второе – вермишель с американской тушенкой или селедкой. И компот. Официантка разносила. Про суп у нас пословица была: «Крупина за крупиной гоняется с дубиной». Пока сидишь, ждешь суп, весь хлеб съешь. Похлебаешь – и пошел снова работать.
За сдачу трех танков начальник цеха выдавал по пол-литра спирта. У него в кабинете бачок стоял для «премирования». Вот мы сверхурочные до 12 ночи отработали, спирт приняли и спать. А ложились в красном уголке на полу, в спецовке, не раздеваясь. Ящик с инструментом под голову и часов до пяти-шести утра. В шесть приходит мастер: «Бригада, подъем!» Встали, пошли. У кого горбушка осталась с вечера – позавтракали с кипятком. Поговорка у нас была: «Горбушка-подружка, кипяточек-дружочек». Подружка, потому что жевать долго можно.
В цеху холодно, температура ноль градусов. Чтобы греться, ставили железные бочки и в них кокс накладывали. С коксом хорошо, дыма меньше. А то приходилось тряпок закидывать, соляркой заливать и жечь. Вентиляция плохая, весь цех в дыму и копоти. А если еще двигатели у танков заведем... Выхлоп и дым такой, что рядом стоим и друг друга не видим.
А в мазуте же все. Вот комбинезон в солярке постираешь, водой сполоснешь и в горячую камеру. Она там нагреется, подсохнет немножко. Надеваешь и обратно пошел работать.
В бригаде все пацаны. Васька Козлов – шестнадцать лет, Лешка Янин – тоже шестнадцать, Володя Чубарь – семнадцать. Спали мало. Васька раз учудил нам. Исчез. Искали его, искали. А рядом термичка, туда на вагонетках детали для обжига закатывали, температура 1000 градусов. Камера открыта была, после обжига тепло там оставалось. Вот он, гад, туда залез и уснул. Хорошо, вовремя нашли, а то бы сгорел заживо. Я ему: «Ты что, такой-сякой?!» А что пацану-детдомовцу сделаешь? Я как бригадир за него отвечал. Первое время его карточки в столовую у себя держал. Ходил с ним, водил его. Иначе он за неделю все проест, а потом голодный. Сам пацаном еще был, а за других надо было отвечать…
В 43-м году комплектовалась 63-я танковая бригада для фронта. И к нам на завод за машинами прислали в качестве военпредов двух молодых лейтенантов. Опытных-то на фронте убило. А эти, которые приехали, – без опыта, без практики. Выехали мы с ними на полигон – проверять, как работает система. У танка пять скоростей – четыре передних и одна задняя. На рычаге кнопка-дубликатор для переключения на заднюю скорость. Говорю лейтенанту: «Садись за рычаги». А у него опыта нет, включил первую скорость и тут же нажал кнопку-дубликатор. Ползун заклинило, машина не идет. Военпред: «Брак гоните! Я тебя...!» Пошел на завод. А я, пока его не было, гайку отвернул, ползун выбил и на место поставил. Он еще до заводских ворот не успел дойти, а я его догоняю, на танке за ним еду. Вот тебе и «брак»!
Потом этот же военпред чуть меня не покалечил, когда в башню залез и электрический привод включил. Я возле лючка заправочного стоял, и меня в ребра стволом как ударило, зажало. А этот кричит: «Заело!» Я ему матом: «Назад давай!» Долго у меня потом ребра болели.
Первые полмесяца, как я на завод приехал, ночевал в отделе кадров, больше негде было. Потом в общежитие поселили. На 24 квадратных метрах – 26 человек. Двухъярусные койки рядами, узкие проходы, тумбочка одна на всех. Один унитаз и один умывальник. А на кухне еще беженцы жили – семья из Сталинграда.
Внизу, в домоуправлении, кипятилка была. Давали талоны – в день литр кипятка. Чтобы постирать, скидывались бригадой, отдавали талоны на ведро горячей воды. Сегодня ты постирал, завтра твой товарищ.
Булка хлеба стоила 400 рублей и бутылка водки тоже 400. Я 2000 рублей получал, 20 процентов надбавка за бригадирство. Что можно было купить на получку? Пять булок хлеба...
Что было самое тяжелое? Это людей на фронт отправлять. Мне в августе 1943-го пришла повестка в армию, а меня с завода не отпускали. Скандал был. Военком сдался: мол, возьмем временно, на три месяца, останется в городе, будет повестки разносить. И вот отправка на фронт. Я сопровождающий. На площади у театра прощальный марш, а народ ревет, женщины воют... Ой, страшное дело.
Было и такое: придет из областного военкомата приказ – дать людей, направить 40 человек в такую-то часть. А брать уже некого, всех отправили. И милиция облаву на базаре делает. Собирает всех, кто без документов, и с конвоем в милицию. Там составляют списки и в военкомат. С пересыльного пункта выходит полковник, берет документ, по счету людей принимает. Расписался в журнале и все: набрали команду. А кто до части будет сопровождать? Искали тех, кто до войны был в младшем командном составе. Вот нашелся бывший старший сержант, повестку ему. С милиционером иду к нему в квартиру, вручаю. Он: «У меня же бронь!» А полковник ему: «Вы только проводите людей в часть, а потом вернетесь». Он едет, команду в часть привозит. Командиру отдает список: «Все? Я могу идти?» А тот: «Нет, ваша фамилия тоже в списке!» Все, человек остался на фронте. А ведь люди-то квалифицированные были. Наладчиками работали, мастерами. Из-за этого Зальцман на кулаках с военкомом был: «На каком основании? Танки тоже надо делать!» Скандалы были вплоть до министерства...
В том же 1943-м году в Челябинск прислали две тысячи узбеков, чтобы работать у нас на ЧТЗ. Эвакуированные, без документов. Один из всех по-русски может говорить, остальные ни бельмеса. Записывали с переводчиком: «Сколько лет ему? Сколько весны?» Переводчик: «Говорит, что пятьдесят». Многие меняли имя, фамилию, год рождения. А надо было всех ставить на учет. Вот так со слов записывали, потом этот документ они меняли на паспорт.
На ЧТЗ узбеков использовали на подсобных работах, они были уборщиками, грузчиками. В халатах ходили. В столовой тарелки лизали, деньги не тратили, копили. Пропало их тут очень много. Они жили за свинофермой, там их в бараки поселили. На завод строем ходили. Завшивленные!.. В цехе баки были с соляркой. Вот он раздевается до трусов, залазит в эту солярку, моется, одевает халат и пошел. Солярка же не горит, брось в нее спичку – потухнет.
А бельевой вши правда много было. Мы раз в месяц проходили обязательную санобработку. Вот идешь в баню, получаешь талончик. Все, что на тебе, отдаешь в камеру-«вошебойку», там 200 градусов температура. Пока моешься, вещи прожариваются сухим жаром. Потом этот талончик коменданту общежития отдаешь. Не принес – все, ни матраса, ни простыни, комендант все забрала.
Вот так мы и работали всю войну. Стараясь для фронта, для Победы. В 1944 году наша бригада сдавала в месяц уже по 110-120 танков. За это меня. Как бригадира, наградили значком «Отличник танковой промышленности». Шесть бригад в целом было, и каждый час с конвейера сходил готовый танк.
9 мая 1945-го, когда объявили, что Победа, у нас был первый за всю войну выходной день. Смену отменили, всех отпустили по домам. Но танки завод еще до 1946 года выпускал. Потом перешли на мирные рельсы, на гражданскую продукцию.
На ЧТЗ я работал до самой пенсии. Сейчас уже 30 лет как на заслуженном отдыхе.
Источник: 52 уральца рассказывают о Великой Отечественной / [сост. М. В. Чеботаева]. – Екатеринург: ОАО «ИПП «Уральский рабочий»», 2015. – С. 80-85.
